Мой край поэты воспевают...

Стихами Надежды Кремневой Армавирочка начинает флеш-акцию «Мой край поэты воспевают» в рамках  сетевого проекта ЧУВСТВО РОДИНЫ. И -  передает эстафету следующим блогерам  и пользователям соцсетей:

Наталье Николаевне Волковой, хозяйке блога НА библиоVolNe

Людмиле Лоневской, хозяйке блогов ПРОСТО БИБЛИОБЛОГ и БИБЛИОКОМПАС

Светлане Шпаковой, хозяйке блога БИБЛИОИЗЮМИНКИ 

Christina Ashir, хозяйке блога  VIVAT LIBRARY!

Людмиле Федоровне, хозяйке блога КЛУБ ДРУЗЕЙ КНИГ

Ольге Анатольевне Бакулевич, хозяйке блога Солнышко в сердце 

Анне Заика, студентке Пятигорского государственного лингвистического университета, пользователю ВК 

Группе ВК Библиотека им.Н.К. Крупской

Нине Дербак, работнику архива, пользователю ОК 

Итак…

   Надежда Кремнёва – поэт, прозаик, переводчик – родилась в Армавире, работала корреспондентом городской газеты, микрофонным оператором на телестудии, чертёжницей в лётном училище. Окончив Литературный институт им. Горького, двадцать лет работала журналистом. Печаталась в журналах: «Кубань», «Знамя», «Дружба народов», «Литературная Армения» и др. С 1973 жила в Ереване (Армения), работала корреспондентом в республиканских газетах, заведующей отделом поэзии в журнале «Литературная Армения». Член Союза журналистов СССР (с 1983), член Союза писателей СССР (с 1985). Автор сборников стихов «Загляни в колодец» (Ереван, 1982), «Берег, роща, звезда» (Ереван, 1985). Публиковала стихи в альманахах и коллективных сборниках. Переводила стихи армянских поэтов. Одна из пяти составителей книги «Сумгаитская трагедия», вышедшей с предисловием Елены Боннэр во многих странах мира. Публиковалась в газете «Русская мысль» (1993, 1995), журнале «Lettres russes» (1994). Автор романа «Бессмертный Ларионов» (Москва, 1999). Член Союза писателей Москвы. С 1991 года живёт во Франции, Ле Мане (департамент Сарт). В течение пяти лет преподавала русский язык в ассоциации «Франция — Россия».

Романтическое…

Мой город

Ветви деревьев волнуются,

Солнцу подставив тысячи глаз.

С новым рассветом проснулись улицы,

«С добрым утром!» – приветствуют нас.

В этом городе, с детства милом,

С шумной без отдыха станцией

Останутся сказки да мифы,

И детство всегда останется.

И город красивый, быть может,

Я встречу в рассвете певучем.

Но город, где детство, дороже,

Где школьные годы, лучше.

А люди шагают без отдыха.

Ведь счастью в дороге быть.

Но можно ль, свершая подвиги,

Начало пути забыть?

И с каждым грядущим годом

Ты ближе и ближе сердцу.

Тебя я люблю, мой город,

Как книгу о лучшем детстве.

1964 г.

Ироничное…

Арма по-черкесски – дол, а ветер – вир.
Прямо чударесный город Армавир!

Денно воют ветры, нощно воют псы,
словно километры множат на часы.

Или цедит цадик: ветер-ливень –град…
Каждый вертоградик – целый ветроград.

Здесь родиться – сдунул вир и раскидал –
Бог ли надоумил, чёрт ли угадал.

Если ты не флюгер, всё смущает ум:
ворвани ли шухер, времени ли шум,

ведь живут без песни, веруют без вер
русский, гай, черкес ли, грек или шумер.

Миром не учтённый зыбится провал.
Даже кот учёный без вести пропал.

Всё как понарошку и не разобрать:
то ль садить картошку, то ли когти рвать.

В ухе вечный зуммер, вот и весь прогресс.
Если ты не умер, значит ты воскрес

где-то на дорогах, дальних берегах,
то ли во пророках, то ли в дураках.

Автобиография

В двух словах… точнее, в тринадцати (цифры меня преследуют).

        Родилась в Армавире, училась в Москве, работала в Ереване,
живу в Le Mans.

        Это не география. Это судьба.
Россия, Армения, Франция – три кита, на которых стою и вращаюсь против часовой стрелки. Не потому, что прошлое достоверней будущего, а потому, что со счётом и временем не в ладу. Часы у меня барахлят, даты путаются, деньги, едва появившись, вдруг исчезают. В граммах, градусах и степенях не разбираюсь и даже собственного телефона не помню.
        И вообще всё, что может быть взвешено, измерено, сочтено, кажется мне сомнительным.

Кремнёвский род – из Рязани. Дед Иван окончил Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта, работал ревизором Закавказской железной дороги. Личность, по-своему, легендарная. Взяток не брал, нарушителей не сажал, но подлеца мог вышибить из окна вместе с рамой.
Роста был замечательного, сложения крепкого. На Рождество съедал гуся и выпивал штоф водки. Захмелев, не буянил – молча дымил.
        До того, как осесть в Армавире, много колесил по стране. В разъездах познакомился с моей бабкой Надеждой, украинской казачкой железных кровей. Тот случай, когда нашла коса на камень или кремень ударился о кресало, но прожили они обок полвека, родили Виктора, избежали сумы и тюрьмы.
Сын, к их сожалению, не пошёл ни в отца, ни в мать. Он писал стихи, рисовал виньетки, распевал какие-то ми-фасоли. Кончив школу, подался в Ростов, учился в педагогическом техникуме и музыкальном училище, стажировался в опере (пел партии Ленского и Каварадосси).
        На фронт ушёл со сцены. В окопах потерял голос и мучился этим всю жизнь.
В январе сорок второго попал в окружение и три года провёл в плену, где выучил немецкий язык (наизусть читал «Фауста»), что и спасло его от расстрела.
( Забегая вперёд: все знания пригодились, до пенсии вёл уроки русского языка и литературы, немецкого языка, пения и рисования).

        После войны как побывавший в плену был лишён права учительствовать и несколько лет проработал весовщиком на товарном дворе. Оформлением грузов занималась моя мать, Прасковья Нароянц, там бывшие одноклассники и встретились.
        Обоим было под сорок, оба страстно хотели ребёнка. У меня не осталось выбора.
        Их брак, как теперь понимаю, тоже был обречён. На свадьбе друзья упросили отца сыграть на подаренной ими гитаре. Он взял аккорд… и порвал струну.
        В день моего рождения (до сих пор храню листок отрывного календаря, на котором отцовским каллиграфическим почерком выведено: «Родилась дочурка») его реабилитировали и разрешили преподавать в школе. Чему он больше обрадовался, не знаю, но меня не поблагодарил. Он верил в случайные совпадения.
        Спустя два месяца родители разошлись. Отец встретил ещё одну одноклассницу, опять по месту работы.
        Мы с мамой переехали к тёте, маминой сестре.
Дом стоял в десяти метрах от железной дороги. Общий коридор, одна комната, большая кирпичная печь. Из удобств – электричество, остальное, как водится, во дворе. Здесь я прожила счастливейшие девятнадцать лет.

        Материнская линия, не в пример отцовской, шла по краю обрыва.
        Дед Георгий родился в турецком городе Муш. Рано потерял мать и сам едва не погиб. Спасаясь от армянских погромов, пешком отправился в Карс, русскую крепость на границе Российской империи.
        Начинал с нуля, учеником пекаря, спал в кладовке, подложив под голову куль муки.
        Внезапно в нём, шестнадцатилетнем подростке, открылся талант кондитера. К тридцати годам он стал первым в этом причудливом виде искусства. Изобрёл семь сортов мороженого; пёк воздушные ореховые торты без грамма муки; сооружал целые архитектурные комплексы из взбитых сливок, миндальных арок и карамельных кариатид, те, что вкатывались на специальных тележках в разгар господских торжеств.
        Освоил и кулинарию, получил аттестат шеф-повара. Его возили в Александрополь, Тифлис, Екатеринодар, где он составлял меню и подбирал помощников.
        Дед не был похож на распорядителя каких бы то ни было работ: не приказывал, а просил, не распекал, а посмеивался. Недаром у нас среди каменотёсов и гончаров нет-нет, да и попадались отшельники и поэты.
        Женился на семнадцатилетней сироте из священнического рода, моей бабушке Софье.
Я скептически отношусь к чудесам и не скажу, что она обладала сверхъестественными способностями – просто видела сны, и возвращались чьи-то мужья, выздоравливали дети, отыскивались пропавшие вещи.
        Дочерей, Тамару и Прасковью, держала в строгости, знала, что их ждёт впереди. Дома говорили по-армянски, но девочек определили в русскую гимназию. За успехи в учёбе попечитель округа разрешил им пройти полный курс обучения бесплатно.
        В двадцатом году Карс сдали туркам, и тридцатого октября гарнизон покинул крепость. В то воскресенье вырезали семь тысяч армян. Бабушку расстреляли на глазах у моей шестнадцатилетней тёти и двенадцатилетней мамы. Дед уцелел, потому что его приняли за русского, он был сероглазым и русоволосым. Ну и, конечно, великий русский язык.
        Кругами, через Тифлис и Грозный, добрались до Армавира.

        Начинали с нуля… в общем, песня с припевом.
        Дед устроился смотрителем железнодорожного переезда. Кулинарный талант не пригодился – ни муки не достать, ни картошки, слова исчезли, не то что трюфель и марципан. Но девочек поднял.
        Тётя с отличием кончила счётно-бухгалтерские курсы и стенографии-машинописи (диплом машинистки «первой руки», 400 ударов в минуту) и стала делопроизводителем в узловом партийном комитете. Вышла замуж, родила близнецов-мальчишек и дочку.
        Мама, проучившись в медицинском техникуме, работать по специальности не смогла (панически боялась крови) и переквалифицировалась в кассиры.
        Потом война, эвакуация, похоронка на мужа, смерть детей и отца. В освобождённый Армавир вернулись вдвоём, на месте дома – обломки.
        Начинали…

        Начну и я.
        По моим книгам можно понять, как живу, чем дышу, какие события потрясли, а какие – прошли стороной.
        Рассказывать о замыслах и хотеньях по возможности избегаю – чувствую себя как голый дурак на площади. И черновиков никому не показываю, хотя не суеверна.
        В детстве любила лазать по деревьям и мастерить лодки из берёзовых чурок. Вечно что-то придумывала, изобретала, то стекло, то чернила, то несгораемые фитили для примуса. Особенно интересовалась технической стороной проблемы, сводившей меня с ума: откуда берутся годы, как они проходят через человека и нельзя ли их остановить. Времени мне хронически не хватало.
        Была я лёгким ребёнком или трудным, дома не обсуждалось. Как-то, вымыв меня в жестяном корыте и растерев полотенцем до блеска, тётя воскликнула: «Прямо ангел!» Мама добавила: «Как же, с рожками и копытцами». Образ тем и хорош, что не требует пояснений.
        Что до моих университетов, то они таковы.
        Стихи начала писать в шесть лет, то есть записывать, а сочиняла всегда.
        Печаталась с тринадцати, сначала в городских газетах, немного позже – в краевых и союзных журналах.
        Узнав, что с пороком сердца шутить нельзя, всерьёз занялась спортом: баскетбол, волейбол, спортивная гимнастика, прыжки в воду и плавание. По всем видам выполнила разряды, от первого юношеского до кандидата в мастера. Спортивной злости не набралась, но порок компенсировала и кое-чему научилась, например, не падать духом и не сходить с дистанции.
Одновременно посещала фотокружок, пела в хоре (неплохо), рисовала (очень неплохо). Отцовские разносторонности рвали меня на части.
        Закончив десятилетку, работала микрофонным оператором на телестудии, корреспондентом газеты, чертёжницей в лётном училище. От Краснодарского отделения Союза писателей часто ездила в творческие командировки, выступала в Домах культуры, институтах, совхозах-колхозах.
        В девятнадцать лет навсегда уехала из Армавира. Когда поезд тронулся, показалось, что лопнула туго натянутая струна.
        Литинститут, семинар Евгения Винокурова, общежитие, споры, стихи, дебюты в Доме кино, ЦДЛ, ВТО, закулисы Вахтанговского театра (мы, сопляки, официально шефствовали над ним), опять стихи, похороны Твардовского, самиздат и опять стихи.
Защитилась книгой, названной Александром Михайловым (критик, проректор и мой оппонент) «лучшей дипломной работой за последние пять лет», но так и не опубликованной, затерявшейся в издательских коридорах.
        Хотела остаться в Москве, но та-да-да-да, судьба постучалась в дверь. Нет, правда, любовь любовью, но что-то мистическое в этом было.

        Итак, Ереван. Вариации на тему: как выжать вино из камня. Квартирный вопрос, семейный, переброска мам на историческую родину. Стихи писала по ночам, днём – репортажи, статьи, рецензии. Работала в республиканских газетах, журналах, «Литературной Армении». Выпустила две книги стихов, вступила в Союз журналистов и Союз писателей СССР. Стала двучленом, как острил мой любимый муж. Он тоже не отдыхал: защитил диссертацию доктора физико-математических наук, получил звание профессора, напечатал две монографии. Радовали и дочки. Чего же боле?

        Горбачёвская мельница, подбитая ветром, рухнула в одночасье. Первой в демократической свалке пострадала Армения: погромы в Сумгаите, Баку, аресты участников Карабахского движения, танки на улицах, комендантский час, блокада. И новый удар – землетрясение.
        Наступил конец света, газа, воды. И литературы.
        Спасла математика. Муж получил пост во Франции, туда и перебрались. Вместе с тётей, мамы уже десять лет как не было.
        Что ещё? Выучив французский язык, преподавала русский. Напечатала в Москве роман и повесть, в Париже и Ростове – стихи, в Минске – рассказы.
        За дочерей спокойна: старшая – адвокат, младшая – антрополог.
        Собственно, всё.

Полезные ссылки:

Сайт Н. В. Кремневой 

Публикации в АРМАВИРОЧКЕ:

Дорога на родину Надежды Кремневой 

Чистый и задушевный голос Надежды 

"Я живу, сама с собою споря"