К нам Лермонтов сходит, презрев времена...

М. Ю. Лермонтов прожил короткую, но яркую жизнь. Многие ее страницы были тесно связаны с Северным Кавказом и Кубанью. При этом в литературе наиболее широко освещается пребывание поэта в Тамани, Екатеринодаре, Анапе, тогда как окрестности Армавира и крепость Прочный Окоп остаются в тени. В то же самое время известно, что Лермонтов бывал в Прочном Окопе. Он поддерживал близкие дружеские отношения с декабристами, братом А. С. Пушкина Левушкой, доктором Н. В. Майером, служившими в крепости.

Армавирочка предлагает своим коллегам сценарии беседы «М. Ю. Лермонтов и Прочный Окоп», а также – тематического вечера «Из пламя и света рожденное слово» (М. Лермонтов и его друзья).

М. Ю. Лермонтов и Прочный Окоп

Беседа

Пребывание М. Ю. Лермонтова на Кубани и отражение местных примет в его судьбе и творчестве освещаются краеведами   в основном в связи с Таманью, Екатеринодаром, Анапой, тогда как Прочный Окоп и Армавир остаются в тени. Это объясняется тем, что в произведениях Лермонтова нет прямых упоминаний здешних мест.

Однако биография Лермонтова еще недостаточно изучена в связи с биографиями исторических лиц (друзей, сослуживцев поэта), связанных с крепостью Прочный Окоп, с которыми он встречался, путешествуя от Кизляра до Тамани в 1837 г., воюя в Чечне в 1840 г., лечась на водах в 1841 г. Это касается прежде всего таких ярких личностей, как ссыльные декабристы, младший брат Пушкина Лев Сергеевич, доктор Николай Васильевич Майер.

Несколько слов о Прочном Окопе.

В апреле 1783 г. Екатерина II подписала манифест о «принятии под державу Российскую» Крыма, Тамани и правобережья Кубани. Новые южные рубежи России следовало укреплять. Поэтому командиру Кавказского корпуса, генерал-поручику П. С. Потемкину было поручено построить укрепленную линию от крепости Екатериноградской (ныне одноименная станица в Ставропольском крае) на реке Малке до реки Лабы, впадающей в Кубань. Среди тех, кто проектировал защитные сооружения и организовывал работы по их возведению, был командир Владимирского пехотного полка, находившегося на Кавказской линии, полковник И. И. Герман, который в 1784 г. «построил на Кубани крепости Преградный Стан и Прочный Окоп».

Крепость Прочный Окоп была земляной, имела форму неправильного многоугольника с треугольными выступами-бастионами и полубастионами. В полых бастионах имелись амбразуры (сквозные вырезы в брустверах-валах) для стрельбы из орудий, а также бойницы – отверстия для ружейной стрельбы. Чтобы выйти на линию огня к бойницам, солдаты поднимались по земляным ступеням, которые назывались банкетом.

«Протяженность крепости с северо-запада на восток 480 метров, с севера на юг 400 метров. […] По экспликации генерального чертежа крепости 1803 года на ее территории было 38 строений: дом войскового начальника, восемь домов обер-офицеров, дом инженерной команды, частный маркитанский дом, цейхгаузы (военные вещевые склады), дом на каменном фундаменте для артиллерийских офицеров, «гобшпиталь, при оной кухня», артиллерийские сараи, ледник, собственные солдатские землянки, провиантские бункера, […] пороховой каменный погреб на 300 пудов пороха». (Навротский Н. Памятник русской фортификации: [крепость Прочный Окоп] // Архивный отд. администрации МО г. Армавир. Ф. 1271. О. 1. Е. х. 177. Л. 2). 

Прочный Окоп имел неоспоримое стратегическое значение и на протяжении десятилетий оставался центральным, наиболее значимым укреплением на Средней Кубани. 

 Крепостные постройки держались до 1923 года, но затем их разобрали по кирпичику жители Форштадта и станицы Прочноокопской. Так   и исчез один из памятников старины – бывшая грозная крепость Прочный Окоп. (Ее план имеется в Армавирском краеведческом музее). Остатки укрепления земляной крепости Прочный Окоп постановлением Совета Министров РСФСР от 7.09.1976 г. № 496 включены в список памятников культуры, подлежащих государственной охране (памятник республиканского значения).

В 1817 году она была перенесена выше по реке, на место своего нынешнего бытования. Отныне крепость Прочный Окоп, две станицы – Прочноокопская и Старая Станица, а также возникший между ними Форштадт держали под контролем большой отрезок кубанского побережья, гарантируя безопасность российской границы.

В 1830-е годы в крепости Прочный Окоп находился кордонный штаб командующего правым флангом Кавказской линии генерала   Г. Х. Засса. Здесь же размещался Кабардинский пехотный полк. В станице Прочноокопской стояла артиллерийская бригада, командиром которой был полковник Ган. Тут же располагалась штаб-квартира Кубанского казачьего полка и жил командир, полковник Фитингоф. Под его командованием находилась и знаменитая в те времена прочноокопская казачья сотня, имевшая в своих рядах настоящих мастеров джигитовки на кавказский манер. Быстрота, натиск, находчивость, изобретательность, безумная отвага… Славились не только этим. Линейные казаки Прочноокопской «поднимали» тучные кубанские черноземы, выращивали сады, виноградники, разводили скот, занимались домашними промыслами, торговлей. Но прежде всего они несли государственную службу на неспокойном Кавказе и вдали от него. Где только ни складывали свои головы прочноокопцы! На фронтах русско-турецких войн, в Польше, на Балканах, в Персии.

И крепость Прочный Окоп, и Форштадт, и обе станицы (Прочноокопская и Старая Станица) в период Кавказский войны (1817-1864) представляли собой одно из самых оживленных мест на Кубанской защитной линии. Особенно людно было с конца осени по март месяц, когда со всех сторон стягивались на зимний отдых военно-экспедиционные отряды. Были здесь и торжественные праздники с музыкой. Проходили большие народные гуляния. Проводились ярмарки, на которых шла бойкая торговля разными товарами.

В станице Прочноокопской размещался крупнейший на Кубанской линии военный госпиталь, в котором гарнизонным лекарем работал Н. В. Майер, прототип доктора Вернера из романа Лермонтова «Герой нашего времени».

Между Прочным Окопом и Ставрополем, бывшим в то время штаб-квартирой войск всей Кавказской линии, пролегала очень оживленная Ставропольская дорога. В обе стороны проходили пешие и конные воинские части, тянулись пустые и груженые обозы. Два раза в неделю следовала почта. Шли фуры торговцев. Скакали по казенным надобностям штабные офицеры. Ехали в каретах, колясках, на русских тройках родственники, друзья, знакомые живших в Прочном Окопе ссыльных. Следовали отпускники. По этой дороге прошло много незаурядных людей: А. В. Суворов, А. С. Пушкин, А. С. Грибоедов, Л. Н. Толстой.

От Форштадта к крепости Прочный Окоп вела другая дорога, пробитая в скальных породах. С одной стороны – отвесная стена, с другой – крутой скат, поросший травой. Она сохранилась до наших дней и называется «Фортштадтской», а в те времена именовалась «Прочноокопской военно-экспедиционной дорогой». Армавирские краеведы дали ей меткое название: «дорога декабристов».

Название поселка рядом с Прочным Окопом пишется по-разному: Форштадт и Фортштадт. Профессор В. Б. Виноградов считает правильным «Форштадт» («с немецкого: предместье, слободка»). Современное официальное название – «Фортштадт» (См.: Форштат или Фортштадт? // Армавирский собеседник. – 1996. –           5 июня. – С. 4).

В это же время, в апреле 1839 года, на противоположном берегу реки Кубань возник Армянский аул, населенный черкесо-гаями. В 1848 году этот аул получил название Армавир в честь первой столицы древнего армянского царства, а в первые годы по основании он представлял собой беспорядочное поселение: армяне жили в лесу в плохо устроенных саклях и шатрах. Спустя 4 года при деятельных заботах генерал-майора Безобразова сделали хорошую и богатую деревню. Вокруг поселения был вырыт глубокий ров и насыпан земляной вал с двумя плетнями наверху. У трех ворот круглосуточно дежурила стража. Северные ворота вели на небольшой полуостров, образуемый Кубанью. Он имел в окружности до полуторы версты и предназначался жителями для сохранения имущества, жен и детей в случае нападения на аул горцев. В центре аула было выстроено до сорока хороших лавок, церковь и училище.

Вот так выглядели наши места в то время, когда здесь бывал М. Ю. Лермонтов.

Кубанские маршруты Лермонтова

Бытует мнение, что великий русский поэт проездом трижды побывал в Прочном Окопе. Первое и второе посещения документально подтверждены. Это произошло в апреле и в августе-сентябре 1837 года, когда Лермонтов по Кубанской линии сначала из Ставрополя ехал в Тамань, а затем из Тамани возвращался в Ставрополь. Третья поездка по преданию случилась в августе 1840 года и была связана с посещением дома ссыльного декабриста М. М. Нарышкина в станице Прочноокопской. Оно подробно описано в книге Т. А. Ивановой (Иванова, Т. Лермонтов на Кавказе : эссе / Т. Иванова. – М. : Дет. лит., 1975). В подзаголовке книги сказано, что произведение написано в жанре эссе (в переводе с французского – опыт). Известно, что автору-эссеисту разрешаются всякие вольности, в том числе собственные впечатления, раздумья, беллетристические сцены из жизни героев. В то же время книга – не вымысел автора. Она основана на новейших исследованиях Т. А. Ивановой.

Прочноокопская крепость служила одним из главных мест ссылки декабристов на Кавказ. Здесь в разное время (в основном      с 1837 по 1844 гг.) были: Д. А. Арцыбашев, братья Беляевы, А. А. Бестужев-Марлинский, А. Ф. Вадковский, А. И. Вегелин, В. М. Голицын, Н. А. Загорецкий, К. Г. Игельстром, С. И. Кривцов, В. Н. Лихарев, Н. И. Лорер, М. А. Назимов, М. М. Нарышкин, А. И. Одоевский, А. Е. Розен, А. И. Черкасов. Оказавшись на Кубани, декабристы оставили глубокий след в истории общественной мысли и культуры края. Они принесли передовые идеи и вписали яркие страницы в историю Северного Кавказа. Развивали дружеские связи казаков и горцев. С большим вниманием относились к местному населению, знакомясь с его культурой, языком, обычаями.

Декабристы много сделали для просвещения. Где бы они ни были, всюду стремились выполнить свою уставную программу в области образования под названием «Зеленая книга»: устраивали школы для солдатских детей и для взаимного обучения. Декабристы были создателями первых в России полковых офицерских библиотек.

Но основным делом декабристов на Кубани было участие в военных действиях, строительство оборонительных сооружений, возведение мостов, прокладка дорог. Ведь бывшие блестящие офицеры имели прекрасное военное образование, знания в области геодезии и саперные навыки. В частности, они принимали участие в возведении Махошевской крепости (которую позднее переименовали в Лабинскую), форта Лазаревского, Головинского укрепления.

Образ жизни декабристов на Кубани был особенным, не соответствовал их статусу ссыльных рядовых солдат. Они могли свободно ездить по всему Северному Кавказу, часто пользовались увольнениями в отпуск по самым различным обстоятельствам, в частности, лечились и отдыхали на водах. Они жили не в казармах, а на частных квартирах; самые обеспеченные владели собственными домами. Им разрешалось иметь свои палатки или юрты (их называли «дворянскими»), верховую лошадь с поклажей. Многие ссыльные декабристы имели собственных слуг. Со временем за военные заслуги их стали повышать по службе, присваивать офицерские чины.

В период военных экспедиций прочноокопских декабристов перебрасывали в разные места – часто далеко друг от друга. Но когда наступала пора затишья и отдыха, они стремились опять сойтись вместе: в Ставрополе, Пятигорске или в станице Прочноокопской.

Со многими из прочноокопских декабристов Лермонтов был знаком, с некоторыми дружил.

Первым ссыльным декабристом, с которым поэт познакомился летом 1837 года в Пятигорске, был князь В. М. Голицын.

Валериан Михайлович Голицын, в прошлом отставной поручик лейб-гвардии Преображенского полка, камер-юнкер, чиновник департамента внешней торговли, член Северного общества и участник восстания 14 декабря 1825 года. Лишенный званий и титула, он был отправлен на поселение в Сибирь, а оттуда в 1829 году переведен рядовым на Кавказ, где в 1834 году зачислен в Кабардинский егерский полк, стоявший неподалеку от Ставрополя.

Возможно, что о Голицыне Лермонтов слышал еще раньше от его младшего брата Леонида Михайловича, с которым вместе служил в Петербурге в лейб-гвардии гусарском полку в 1834-1835 гг.

В мае 1837 году В. М. Голицын был произведен из солдат в офицеры и не мог скрыть своего удовольствия. По мнению одного из современников, это нашло отражение в «Герое нашего времени» в эпизоде, когда Грушницкий с восторгом сменяет солдатские погоны на офицерские эполеты (в целом этот лермонтовский герой, конечно же, не имеет ничего общего с Голицыным).

Во время первой кавказской ссылки, а именно в ноябре-декабре 1837 года, состоялась встреча Лермонтова с декабристом Александром Ивановичем Одоевским (1802-1839), бывшим корнетом лейб-гвардии Конного полка, членом Северного общества, поэтом, музыкантом, другом А. С. Грибоедова, А. А. Бестужева-Марлинского,    К. Ф. Рылеева, автором знаменитого ответа на послание А. С. Пушкина «В Сибирь». Сосланный на Кавказ в 1837году, Одоевский получил назначение в Нижегородский драгунский полк, став, таким образом, однополчанином Лермонтова. Знакомство двух поэтов вскоре перешло в теплую задушевную дружбу.

По словам Лермонтова, они вместе «странствовали» «в горах востока, и тоску изгнанья делили дружно». Во время этих «странствий» по Кавказу поэты делились творческими замыслами, читали друг другу новые произведения. О том, что Лермонтов знал некоторые стихи Одоевского, свидетельствует следующий факт. Когда декабристы из Сибири направлялись в ссылку на Кавказ и подъезжали к Ставрополю, они увидели стаю журавлей. М. А. Назимов сказал Одоевскому: «Поприветствуй их!» В ответ поэт написал стихотворение «Куда несетесь вы, крылатые станицы?» Последняя строка его («Гостей бездомный прах разбросит по ущельям») отразилась в заключительных строках стихотворения Лермонтова «Спеша на север из далека»:

Но есть еще одно желанье!

Боюсь сказать! – душа дрожит!

Что, если я со дня изгнанья

Совсем на родине забыт!

Найду ль там прежние объятья?

Старинный встречу ли привет?

Узнают ли друзья и братья

Страдальца, после многих лет?

Или среди могил холодных

Я наступлю на прах родной

Тех добрых, пылких, благородных,

Деливших молодость со мной?

О, если так! Своей метелью,

Казбек, засыпь меня скорей

И прах бездомный по ущелью

Без сожаления развей.                   (Фрагмент)

Стихотворение написано в декабре 1837 года, когда Лермонтов возвращался с Кавказа из первой ссылки.

15 августа 1839 года Одоевский умер от лихорадки на побережье Черного моря, в укреплении Псезуапе (ныне Лазаревское). Потрясенный его трагической кончиной, М. Ю. Лермонтов написал стихотворение «Памяти А.И.Одоевского»:

Я знал его: мы странствовали с ним

В горах востока, и тоску изгнанья

Делили дружно; но к полям родным

Вернулся я, и время испытанья

Промчалося законной чередой;

А он не дождался минуты сладкой:

Под бедною походною палаткой

Болезнь его сразила, и с собой

В могилу он унес летучий рой

Еще не зрелых, темных вдохновений,

Обманутых надежд и горьких сожалений!

Он был рожден для них, для тех надежд,

Поэзии и счастья… Но, безумный –

Из детских рано вырвался одежд

И сердце бросил в море жизни шумной,

И свет не пощадил – и бог не спас!

Но до конца среди волнений трудных,

В толпе людской и средь пустынь безлюдных

В нем тихий пламень чувства не угас:

Он сохранил и блеск лазурных глаз,

И звонкий детский смех, и речь живую,

И веру гордую в людей и жизнь иную.          (Фрагмент)

Кроме Одоевского Лермонтов дружил с декабристом М. А. Назимовым, хотя тот был старше поэта на 13 лет.

Михаил Александрович Назимов (1801-1888), в прошлом штабс-капитан Конно-пионерного эскадрона (пионерами в XIX веке  называли саперов). В 1823 году вступил в тайное Северное общество. В восстании 14 декабря не участвовал, так как был в отпуске. Арестован и осужден по VIII разряду к лишению чинов, дворянства и пожизненной ссылке в Сибирь на поселение, позже срок сокращен до 20 лет.

Среди своих товарищей Назимов пользовался большим уважением. Даже в высокообразованном обществе декабристов он выделялся умом, добротой, прямолинейностью и, как отмечали товарищи, болезненным чувством справедливости. Его считали мудрецом, к нему обращались за советом, его слушались.

В 1837 году в одной группе с декабристом Нарышкиным в качестве разжалованного солдата Назимов прибыл на Кавказ и был направлен в Кабардинский егерский полк. В 1840-1841 гг. полк стоял в крепости Прочный Окоп. Боевая обстановка не мешала Назимову совершать поездки в мирные черкесские аулы и в Ставрополь. Здесь он встречался с Лермонтовым. Обычно собирались     у барона И. А. Вревского. Очевидец А. Д. Есаков вспоминал: «По приезде рядового Назимова кружок особенно оживлялся, Михаил Александрович как-то само собой выдвигался на первое место и  все, что им говорилось, бывало выслушиваемо без перерывов и шалостей.

Однажды после ужина Назимов засадил Лермонтова за рояль и заставил его подобрать аккомпанемент песни, которую распевал пришедший из России маршевый батальон. Когда аккомпанемент был подобран, Назимов и Лермонтов во весь голос затянули: «Реченька, речка быстрая...» Песня в их исполнении всем очень понравилась, последовал гром аплодисментов».

Назимов много рассказывал Лермонтову о своем заточении в Петропавловской крепости, о величии духа декабристов. Рядом     с его камерой проводил последнюю ночь перед казнью Муравьев-Апостол. А дальше, в следующей, томился 23-летний Бестужев-Рюмин. Муравьев-Апостол всю ночь успокаивал, поддерживал Бестужева-Рюмина, который метался как птица в клетке. Стены каземата были сколочены наскоро из сырого леса, пропускали все звуки, и Назимов слышал все, что происходило за стеной, каждое слово, каждый шорох. Слышал, как рано утром звенели ключи, раздался визг железной задвижки. Потом все смолкло. Декабристов увели на казнь. Из окна своего каземата, расположенного прямо против эшафота, Назимов видел, как вешали декабристов. Под впечатлением рассказа, сравнивая декабристов со своим поколением, Лермонтов написал стихотворение «Печально я гляжу на наше поколенье...».

В 1875 году Назимов написал теплую статью о Лермонтове, дав отповедь клеветникам великого поэта.

Лермонтов встречался со ссыльными мятежниками и в Прочном Окопе, который часто называли «гнездом декабристов», так как здесь, в станице Прочноокопской, находился дом Нарышкиных.

Михаил Михайлович Нарышкин (1798-1863), блестящий полковник Тарутинского пехотного полка, член Союза Благоденствия и Северного тайного общества декабристов. Будучи совсем юным (16 лет), принимал участие в Отечественной войне 1812 г. После восстания на Сенатской площади был арестован и осужден по IV разряду. Приговорен к 12 годам каторжных работ, срок сокращен до 8 лет, с последующим поселением в Сибири. Каторгу отбыл в Чите на Петровском заводе в Нерчинских рудниках. Затем, в 1833 году, отправлен на поселение в Курган Тобольской губернии.

В мае 1827 года в Читинский острог приехала 26-летняя жена Нарышкина Елизавета Петровна (1801-1867), урожденная графиня Коновницына, дочь героя Отечественной войны 1812 г. Она разделила с опальным мужем все тяготы каторги и ссылки.

Осенью 1837 года бывший полковник рядовым солдатом был переведен в действующую армию на Кавказскую войну. Определен в Прочный Окоп, куда позднее прибыла и Елизавета Петровна. В Прочном Окопе они прожили 7 лет (1837-1844 гг.)

Нарышкин участвовал в военных походах, строительстве укреплений и фортов на Черноморском побережье. Многократно проезжал через Армянский аул при передислокациях отряда и поездках в станицу Прочноокопскую, где был его дом.

О доме разговор особый. Первоначально Нарышкины жили на частной квартире в станице Прочноокопской, а затем, в 1839 году, построили свой собственный деревянный дом, просторный, окруженный фруктовым садом с зелеными лужайками без дорожек, как и все сады на Кавказской линии. В настоящее время этого дома не существует. На том месте, где он находился (центральная площадь), построена пекарня.

Вскоре дом Нарышкиных стал культурным центром станицы Прочноокопской. Здесь постоянно были гости, и не только декабристы, приписанные к Навагинскому пехотному полку, но и многие другие, непосредственно не проживающие в станице, приписанные  к другим полкам Кавказской армии. Сюда приходили и лица из командного состава с семьями. Навещали Нарышкиных и родственники, приезжавшие из России.

В доме была библиотека, выписывались русские и зарубежные журналы. Имелось фортепиано, на котором мастерски играла Елизавета Петровна. Она была превосходной певицей. Были и другие музыканты. Среди них – декабрист Игельстром, который хорошо играл на флейте. Особенно оживленно проходили вечера  у Нарышкиных в периоды отдыха от военных экспедиций – с ноября по март. Эти знаменитые вечера, скрашивавшие горечь одиночества, помогавшие не падать духом и сохранять человеческое достоинство, вспоминали все декабристы. В ярко освещенном доме было многолюдно. Каждому предоставлялась возможность проводить свой досуг по личным склонностям: играли в шахматы, карты. Читали свежие газеты и журналы. Устраивали импровизированные концерты. Пили традиционный чай.

С домом Нарышкина связана история посещения Прочного Окопа М. Ю. Лермонтовым, который в августе 1840 года по дороге в Ставрополь заехал в крепость. Хотелось ближе познакомиться с Нарышкиным, о котором знал по рассказам Одоевского.

М. А. Назимов привел М. Ю. Лермонтова в гостеприимный дом Нарышкиных. В большом удобном кресле сидела красивая дама, еще не старая, но с болезненным и нервным лицом. Это была Елизавета Петровна Нарышкина. Он склонился к ее руке. К тому времени уже было написано стихотворение «Памяти А. И. Одоевского», в котором Лермонтов выразил свое отношение к погибшему поэту-декабристу. Это стихотворение знали и в доме Нарышкиных  по публикации в журнале «Отечественные записки». И теперь он был принят декабристами как певец Одоевского.

Понемногу гостиная наполнялась. Пришли Вегелин, братья Беляевы, Игельстром. Нарышкин сел за фортепиано. Зазвучала «Героическая симфония» Бетховена. Затем подняли наполненные бокалы. Выпили молча в память Одоевского. После обеда шутили, смеялись, вспоминали. Декабристы говорили: «Воспоминания – единственный рай, из которого нет изгнания».

Вспомнилась жизнь в Чите и на Петровском заводе. Как Игельстром помогал доктору Вольфу лечить больных и каким он был хорошим аптекарем, как штопал чулки князь Трубецкой, как переплетал книги Никита Муравьев, как Загорецкий сделал деревянные стенные часы. Вспомнили, какие басни сочинял Бобрищев-Пушкин, как он, применив свои знания математики, стал прекрасным закройщиком и искусным столяром. Кстати, кресло, в котором сидела Елизавета Петровна, было сделано Бобрищевым-Пушкиным и Нарышкины привезли его в Прочный Окоп из Сибири. Вспомнили и Петра Бестужева, сошедшего с ума в солдатской казарме... Не выдержав, Лермонтов в порыве негодования произнес свою проникновенную «Благодарность»:

За все, за все тебя благодарю я:

За тайные мучения страстей,

За горечь слез, отраву поцелуя,

За месть врагов и клевету друзей;

За жар души, растраченный в пустыне,

За все, чем я обманут в жизни был...

Устрой лишь так, чтобы тебя отныне

Недолго я еще благодарил.

– Кого Вы благодарите? – спросил А. Беляев, бледнея.

– Того, кто допускает в мире все эти злодеяния и тиранства. Того, кто виновен в существовании зла на земле. Цензор решил, что я благодарю женщину. Это женщину я благодарю «за месть врагов и клевету друзей»?! Женщину благодарю «за все, чем я обманут в жизни был»?! Женщину я прошу устроить так, чтобы мне недолго осталось ее благодарить?! Цензоры часто видят крамолу, где ее нет, и не видят сокрушительных идей...

Печально покидал Лермонтов Прочный Окоп. Декабристы тепло простились с поэтом. Всем было грустно.

По мнению исследователей (в частности, Л. Назаровой), Лермонтов мог также встречаться с Нарышкиными в Ставрополе и Пятигорске, на водах, где супруги часто лечились.

Летом 1840 года Лермонтов принял участие в летней и осенней экспедициях в Малую и Большую Чечню. Здесь, в отряде генерал-лейтенанта А. В. Галафеева поэт сблизился с декабристом В. Н. Лихаревым.

О Владимире Николаевиче Лихареве (1803-1840) известно немного. Он происходил из дворян Тульской губернии. Был высокообразованным человеком; превосходно владел четырьмя иностранными языками, разбирался в вопросах философии, много путешествовал. По образованию и уму мог бы занимать видный дипломатический пост. Получив военное образование, служил адъютантом у графа И. О. Витте. Вступил в Союз Благоденствия         и был одним из деятельных членов. В 1825 году женился на дочери сенатора А. М. Бороздина. После восстания на Сенатской площади был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Судом приговорен к ссылке и каторжным работам на 4 года, а затем на поселение. Отбывал наказание в Чите и Кургане. В 1837 году в одной группе с Лорером, Нарышкиным и другими в качестве разжалованного в солдаты был переведен на Кавказ. Здесь его приписали  к Куринскому пехотному полку, который располагался в крепости Грозная. Но зимний отдых Лихареву было разрешено проводить в станице Прочноокопской (в том числе в I840 г.).

Товарищи отмечали, что он был худощав, болезненного вида, молчалив. Постоянно или читал, или раскладывал пасьянс. Любил играть в карты. Заметны были в нем глубокая тоска и душевные страдания. Окружающие видели у Лихарева миниатюрный портрет красивой женщины, с которым он не расставался. Это был портрет его жены, сделанный когда-то в Париже. Она – из тех жен декабристов, что воспользовалась правом развестись с сосланным мужем и вышла замуж вторично. По ночам, когда все засыпали, Лихарев что-то подолгу писал при свете луны, приоткрыв полу палатки. Что это: стихи, дневник, воспоминания? Он никому никогда не показывал свою тетрадь.

В 1840 году Лихарев из Прочного Окопа прибыл в крепость Грозную, где формировался отряд Галафеева для военных действий против восставшего Шамиля. Здесь он встретился с Лермонтовым. Лихарев привлекал поэта как «умный и тонкий в беседах» (А. Е. Розен). Сослуживцы наблюдали, как к двум известным острякам-приятелям, Лермонтову и Левушке Пушкину, частенько присоединялся Лихарев. То и дело к ним подъезжали офицеры, привлеченные смехом и шутками.

11 июля 1840 года отряд генерала Галафеева приблизился к мрачному Гойтинскому лесу и речке Валерик. Солдаты и офицеры хорошо знали эти страшные места. Чеченцы бились здесь и раньше  с особым упорством. Много крови и русской, и чеченской было пролито на этой земле. Потому-то и речка получила название Валарг – речка смерти. И вновь здесь разыгралось кровопролитное сражение. Горел громадный аул Урус-Мортан, пылали Гехи. Казалось, весь лес, все небо охвачены пожаром. Чеченцы устроили завалы из толстых стволов вековых деревьев и были недоступны для огня артиллерии. Было приказано штыками выбить их из завалов.     А чеченцы отстаивали каждое дерево, каждую пядь земли. Наконец, завалы были взяты. Бой затихал. Остались груды изрубленных тел. Дымная струя крови стекала по камням в реку.

В этой схватке Лихарев был в стрелках с Лермонтовым. Н. И. Лорер вспоминал: «Сражение приходило к концу, и оба приятеля шли рука об руку, споря о Канте и Гегеле, и часто, в жару спора, неосторожно останавливались… В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спину навылет, и он упал навзничь». Вместе с другими погибшими в этом бою его похоронили в братской могиле. Несколько позднее через Валерик проходил отряд, в котором находились братья Беляевы и Вегелин. Взору их представилась чудовищная картина. Могилы были разрыты, тела обнажены, ограблены и изуродованы. «Мы вновь предали их земле. И сами предались скорби об еще одном потерянном соратнике. Это была жестокая месть чеченцев, разъезжавших по аулам с зелеными знаменами и проповедовавших священную войну газават против русских гяуров» (А. Беляев).

Лермонтов, участник этого боя, обессмертил его в своей поэме «Валерик»:

Раз – это было под Гихами –

Мы проходили темный лес;

Огнем дыша, пылал над нами

Лазурно-яркий свод небес.

Нам был обещан бой жестокий.

Из гор Ичкерии далекой

Уже в Чечню на братний зов

Толпы стекались удальцов.

Над допотопными лесами

Мелькали маяки кругом;

И дым их то вился столпом,

То расстилался облаками;

И оживилися леса;

Скликались дико голоса

Под их зелеными шатрами.

Едва лишь выбрался обоз

В поляну, дело началось;

Чу! в арьергард орудья просят;

Вот ружья из кустов выносят,

Вот тащат за ноги людей

И кличут громко лекарей;

А вот и слева, из опушки,

Вдруг с гиком кинулись на пушки;

И градом пуль с вершин дерев

Отряд осыпан. Впереди же

Все тихо – там между кустов

Бежал поток. Подходим ближе.

Пустили несколько гранат;

Еще подвинулись; молчат;

Но вот над бревнами завала

Ружье как будто заблистало;

Потом мелькнуло шапки две;

И вновь все спряталось в траве.

То было грозное молчанье,

Недолго длилося оно,

Но в этом странном ожиданье

Забилось сердце не одно.

Вдруг залп… Глядим: лежат рядами,

Что нужды? здешние полки

Народ испытанный… «В штыки,

Дружнее!» – раздалось за нами.

Кровь загорелася в груди!

Все офицеры впереди…

Верхом помчался на завалы

Кто не успел спрыгнуть с коня…

«Ура!» – и смолкло. «Вон кинжалы,

В приклады!» – и пошла резня.

И два часа в струях потока

Бой длился. Резались жестоко,

Как звери, молча, с грудью грудь,

Ручей телами запрудили.

Хотел воды я зачерпнуть…

(И зной и битва утомили

Меня), но мутная волна

Была тепла, была красна.                     (Фрагмент)

Врач Николай Васильевич Майер (1806-1846) известен как прототип доктора Вернера в романе Лермонтова «Герой нашего времени», но не все знают, что своей биографией он связан с Прочным Окопом. Майер закончил Медико-хирургическую академию, был умелым практикующим лекарем. Основное время в 1837-1838 гг. он проводил в Ставрополе, где служил статским врачом при командующем войсками на Кавказской линии генерале А. А. Вель-яминове. В курортный сезон лечил больных на Кавказских Минеральных Водах. Вскоре, после смерти Вельяминова, в 1838 году он перешел на службу к генералу Н. Н. Раевскому-младшему, командовавшему войсками Черноморского побережья (то есть на территории современного Краснодарского края). Он получил права главного кордонного врача, отвечающего за состояние трех госпиталей: в станице Прочноокопской, Екатеринодаре и Тамани-Фанагории. По долгу службы Майеру приходилось разъезжать по правому берегу Кубани, посещая госпитали, и он не раз подвергался опасности быть плененным горцами, но все обходилось благополучно.

В крепости Прочный Окоп Майер бывал часто. Эти визиты были особенно регулярны после 1838 года. Визиты объяснялись как близкой дружбой Майера с проживающими здесь декабристами, в частности с М. М. Нарышкиным и его женой, так и приятельством с генералом Г. Х. Зассом, чья резиденция также располагалась в крепости Прочный Окоп. Каждый приезд Майера сопровождался энергичной врачебной деятельностью в Прочноокопском госпитале.

Лермонтов познакомился с Майером летом 1837 года в Пятигорске; их дружеское общение продолжалось в октябре-декабре в Ставрополе. «Мы отличили в толпе друг друга. Мы часто сходились вместе и толковали вдвоем об отвлеченных предметах очень серьезно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим. Тогда, посмотрев значительно друг другу в глаза, (…) мы начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились довольные своим вечером».

В «Герое нашего времени» Лермонтов дал документально точный портрет Майера. Он был небольшого роста, далеко не крепкого сложения, с непропорционально крупной головой и стрижкой «ежиком», с чертами лица неправильными, к тому же заметно прихрамывающий. Верна и психологическая характеристика: «Он скептик и матерьялист, как все почти медики, а вместе с этим поэт, и не на шутку, – поэт на деле всегда и часто на словах, хотя в жизни своей не написал двух стихов. Он изучал все живые струны сердца человеческого, (…) но никогда не умел он воспользоваться своим знанием. Вернер исподтишка насмехался над своими больными; но я раз видел, как он плакал над умирающим солдатом… Он был беден, мечтал о миллионах, а для денег не сделал бы лишнего шага…» Но своим умом, добротой, преданностью друзьям он очень многих располагал к себе, вызывая симпатию и дружественность. Все свои служебные профессиональные обязанности Майер выполнял добросовестно.

После женитьбы в 1843 году Майер ушел в отставку, покинул наш край и умер 7 февраля 1846 года в городе Керчи, оставив о себе добрые воспоминания.

О родном брате Александра Сергеевича Пушкина Льве Сергеевиче (1805-1852) и его знакомстве с Лермонтовым следует сказать особо. Хотя Л. С. Пушкин и не был декабристом, но 14 декабря 1825 года находился на Сенатской площади, чудом избежал ареста. Всегда был близок к декабристскому кругу. С 1833 года служил на Кавказе, а с 1839 по 1841 гг. – в крепости Прочный Окоп в качестве штабного офицера при генерале Зассе. Участвовал в военных экспедициях, в 1841 году был в числе строителей крепости «Махошевская просека».

Н. И. Лорер в своих воспоминаниях так пишет о нем:  «Л. С. Пушкин был один из приятных собеседников, каких я когда-либо знал, с отличным сердцем и отличного благородства. В душе поэт, а в жизни циник страшный. Лев Сергеевич похож лицом на своего брата: тот же африканский тип, те же толстые губы, умные глаза, но он блондин, хотя волосы его так же вьются, как черные кудри Александра Сергеевича. Лев Сергеевич ниже ростом своего брата, широкоплеч, вечно весел, над всем смеется, находчив и остер в своих ответах, пьет одно вино, хорошее или плохое – все равно, пьет много, и вино никогда на него не действует. Он не знает вкуса чая, кофе, супа, потому что в них есть вода. Весь лагерь был в восторге от Пушкина, потому что – где Пушкин – там и весело».

Беззаботный и храбрый, всегда без денег, которые не держались у него в кармане. Без слуги, с одной кожаной подушкой, закутавшись в старую шаль, но не расставаясь ни с шашкой, ни с баклажкой с кахетинским, которая обычно висела у него на седле и привлекала к нему веселое общество.

Его никто не называл Лев Сергеевич – только Левушка. Он прекрасно знал литературу, читал наизусть целые поэмы. Свято чтил память своего великого брата, знал наизусть все его произведения. Особенно любил выступать с чтением поэмы «Цыганы». Прекрасная память делала его живой книгой пушкинских стихов, которые он постоянно читал. «С ним, – пишет П. А. Вяземский, – можно сказать, погребены многие стихотворения (А. С. Пушкина) неизданные, может быть, даже и незаписанные, которые он знал наизусть… И он же мог изобличать в подлоге другие стихотворения, которые неве-жественными любителями соблазна несправедливо приписываются Пушкину». (П. А. Вяземский. Т. 8. – С. 236-237). Лев Сергеевич оставил воспоминания о брате (A. С. Пушкин в воспоминаниях. T.1. – С. 53-65, 447-448). Сохранилось 40 писем А. С. Пушкина к брату и   4 письма Льва Сергеевича к поэту (Майков, Л. Пушкин. – СПб., 1899. – С.1-40; Письма. Т. 1-3, по указ.).

Левушка и сам писал стихи, но ничего не печатал, избегая невыгодного сравнения. В деловых вопросах Левушка был беспечен и небрежен. Добрый малый, лихой кавалерист и праздный гуляка – он отличался безудержным мотовством и не переставал делать долги, которые всегда приходилось оплачивать Александру Сергеевичу.

Левушка дружил с Лермонтовым. Когда они бывали в одной компании, то развлекались тем, что шутили, острословили и довольно зло высмеивали присутствующих. Именно разговор Лермонтова и Левушки в Пятигорске на вечере у Верзилиных 13 июля 1841 года и печально знаменитая фраза о «горце с большим кинжалом» послужили поводом дуэли Лермонтова с Мартыновым и смерти поэта. Узнав о гибели друга, Левушка долго и безутешно рыдал. Кое-кто из очевидцев утверждает, что он был одним из тех, кто нес гроб с телом М. Ю. Лермонтова.

Составители: Н. В. Лазебная

М. А. Плешивцева