К нам Лермонтов сходит, презрев времена... (Продолжение)

«Из пламя и света рожденное слово»

(М. Лермонтов и его друзья)

Сценарий литературно-музыкального вечера

Действующие лица:

Бабушка Лермонтова, Елизавета Алексеевна Арсеньева

Господин N.

Он     и   Она, завсегдатаи светских салонов 

Слуга (он же камердинер Максим)

Арсеньев Михайло Васильевич (в этой роли выступает Он)

На сцене в некотором удалении друг от друга стоят два столика. Около каждого – по два кресла. На одном из столиков стоит шкатулка. Этот столик для Бабушки и Господина N. За их спинами, на стене помещены репродукции известных портретов Лермонтова. За другим столиком будут сидеть Он и Она. Кроме чтецов, в вечере принимают участие музыканты (в сценарии указаны музыкальные произведения, исполняемые на фортепиано).

Входит Слуга. Включает запись стихотворения Лермонтова “Дума” в исполнении О. Даля. После окончания стихотворения Слуга вводит в зал и усаживает в кресло Бабушку, подает ей шкатулку. Бабушка достает из шкатулки письмо, читает вслух.

Бабушка: ”Милая бабушка. Я сейчас приехал только в Ставрополь и пишу к вам; ехал я с Алексеем Аркадьевичем, и ужасно долго ехал, дорога была прескверная, теперь не знаю сам еще, куда поеду; кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды. Я, слава богу, здоров и спокоен, лишь бы вы были так спокойны, как я: одного только и желаю; пожалуйста, оставайтесь в Петербурге: и для вас и для меня будет лучше во всех отношениях. Скажите Екиму Шангирею, что я ему  не советую ехать в Америку, как он располагал, а уж лучше сюда, на Кавказ. Оно и ближе и гораздо веселее.

Я все надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощенье и я могу выйти в отставку.

Прощайте, милая бабушка, целую ваши ручки и молю Бога, чтоб вы были здоровы и спокойны… Ваш внук Лермонтов. Ставрополь, 9-10 мая 1841 года».

Слуга: Господин N. просит принять его.

Бабушка: Чего же хочет от меня этот господин?.. Пригласи.

Господин N: Здравствуйте, госпожа Арсеньева! Прошу прощения за столь бесцеремонный визит. Но, направляясь на юг, не смог удержаться от посещения Тархан, велел сделать крюк и … вот я здесь.

Бабушка: Крюк порядочный. Какая же нужда гнала Вас, господин N?

Господин N: Восхищение талантом Михаила Юрьевича.

Бабушка: Вы знали Мишеньку? Садитесь, голубчик. Так Вы знали его?

Господин N: Нет, к сожалению. Но я читал сочинения господина Лермонтова, встречался с его товарищами и даже знаком с изысканиями Никольского о предках Михаила Юрьевича. Оказывается, Лерманты выдвинулись в Англии еще в ХI в., а за помощь Малькольму III в разгроме Макбета им было пожаловано королем поместье в Шотландии. Нашему государю Лермонты служат с начала ХVII в.

Бабушка: Может и так. Да только ничего, кроме дворянского звания, у Лермонтовых не осталось. Поместье Кропотово в Тульской губернии? Оно не могло и прокормить толком. Я уж Юрию Петровичу, отцу Мишеля, и Машенькино приданое после ее смерти отдала. 25 тысяч рублев… Как голубушка умерла, Юрий Петрович на девятый день и уехал из Тархан к себе в имение. И Мишеньку забрать хотел, только я не отдала.

Может, древний и благородный род Юрия Петровича, да Столыпины не хуже. Я-то Столыпина от рождения. Батюшка мой Алексей Емельянович был пензенским губернским предводителем дворянства, братья тоже не последние люди.

Александр служил адъютантом у Суворова, Аркадий – обер-прокурором в Сенате, Николай воевал с французами, дослужился до генеральского чина и должности севастопольского губернатора, Дмитрий, тоже генерал, командовал корпусом. Даже наши доморощенные карбонарии, ну те, что в 25-ом году, на Сенатской площади… даже они признавали государственный ум Столыпиных и в случае успеха своего бунта прочили Дмитрия и Аркадия в члены правительства. Столыпины всегда честно служили Отечеству. Троюродный брат Мишеньки, Петр Аркадьевич, реформатор, в начале ХХ столетия стал премьер-министром России.

Только внучек уродился не в Столыпиных, а в мужа моего.    И нрав и свойства совершенно Михайла Васильевича. Не слышали   о помещике Арсеньеве? Ладно уж, сама расскажу, как было. А то столько сплетен наплели… История эта давняя.

В исполнении пианиста звучит: Ф. Шуберт. Вальс

Елизавета Алексеевна Арсеньева,

бабушка поэта

Бабушка: 1 генваря 1810 г. муж мой Михайло Васильевич Арсеньев устроил в Тарханах маскарад и спектакль. Играли Шекспира «Гамлет – принц Датский». Сам Михайло Васильевич выступал в роли 1-го могильщика. Все это делалось как бы в честь единственной нашей доченьки – 15-летней Машеньки. Но в самом деле причина его стараний была другая.

Было много гостей – гостили в те времена с детьми, приживалками, учителями и шутами… А спектакль получался двойной. Гости слушали жадно, с подлым любопытством угадывая особый смысл, вложенный мужем в слова роли.

Арсеньев (со страстью): Разве такую можно погребать христианским погребением?

Максим: Хочешь знать правду?

Бабушка: Вопрошал 2-й могильщик, раб Максим, камердинер мужа.

Максим (отодвигаясь от Арсеньева): Не будь она знатная дама, ее бы не хоронили христианским погребением.

Арсеньев (притягивая Максима и шипя ему в ухо): Где Мансырева?

Бабушка: Молодая соседка, которая недавно поселилась         в своем имении Онучине в десяти верстах от Тархан.

Максим (шепотом): Четвертого гонца посылали – нет ответа.

Арсеньев: Сам поезжай, Максим, уговори! Скажи – все отдам, жизни не пожалею!

Бабушка: После спектакля все меня поздравляли. «Михайло Васильевич – замечательный талант. Ему бы Гамлета играть, а не могильщика». – «Стар он Гамлета играть», – в сердцах отвечала я. Максим в зипуне пошел через двор к конюшням. Гости танцевали,   а сами ждали возвращения камердинера. Вернулся Максим.

Арсеньев (громко, не таясь): Был в Онучине?

Максим (на ухо хозяину): К Мансыревой приехал из службы ее муж, так что ждать ее на маскарад никак нельзя.

Бабушка: Михайло Васильевич вышел из залы, выпил в буфетной какого-то зелия и вернулся. Он рухнул как раз на пороге,  и изо рта у него пошла пена. Музыка смолкла, дамы завизжали, Машенька билась в истерике, а гости кинулись вон из дома, как  от чумы. Мне сделалось дурно. А когда пришла в себя, только  и сказала: «Собаке собачья смерть». Упала на труп мужа и зарыдала.

Когда в 1814-ом Машенька родила, Юрий Петрович хотел назвать сына Петром. В роду Лермонтовых мужчины по традиции звались Петрами да Юриями. Но я настояла на своем, и внука нарекли Михаилом в честь моего мужа, Михайла Васильевича. 

В исполнении пианиста звучит: Г. Гендель. Куранта

В зале появляются Он и Она

Она: Да он был просто несносен! Холодный, желчный, раздражительный, он ненавидел весь род человеческий!

Он: Холодный? Отчего же? У господина Лермонтова была страсть. Он любил отыскивать в каждом своем знакомом какую-нибудь комическую сторону, какую-нибудь слабость и, отыскав ее, упорно и постоянно преследовал такого человека, подтрунивал над ним и выводил наконец из терпения, а когда достигал этого, бывал очень доволен. Он непременно должен был так кончить: не Мартынов, так кто-нибудь другой убил бы его.

Она: О, я знаю причины его озлобленности. Они типичны  и очень просты. Граф Соллогуб весьма полно назвал их. В повести «Большой свет». Ее герой, Мишель Леонин, списан с Лермонтова.

Господин Лермонтов мечтал войти в высший круг, стать светским человеком. А никаких оснований для этого у него не было. Он, хотя и происходил от хорошей русской дворянской семьи, не принадлежал, однако, по рождению к квинтэссенции петербургского общества. К тому же его состояние… В большом свете есть такие вещи, которые нельзя не иметь: скорее украсть, чем остаться без них, скорее умереть от стыда, чем сознаться в своем недостатке… Доходов с бабушкиного поместья не хватало… А его манеры                  и казарменные шутки!.. К тому же он был очень некрасив!

Он: Да, наружность его была весьма невзрачна: маленький ростом, кривоногий, с большой головой и непомерно широким туловищем. Представляете, с такой внешностью – в лейб-гусары!    В лошадях-то он толк знал и в седле крепко сидел, но посадка… Поэтому за хорошего ездока никогда не слыл. И по пешему фронту Лермонтов был очень плох – пешком его фигура еще менее выносила критику. Но надо признать: в физических упражнениях был ловок. И танцевал недурно.

Господин N. подходит к портретам. Рассматривает.

Господин N.: К. А. Горбунов, А. И. Клюндер, П. Е. Заболотский Художники все незнаменитые. Пушкина писали Кипренский, Тропинин! Елизавета Алексеевна! Скажите, пожалуйста, какой портрет Михаила Юрьевича – лучший?

Бабушка (встает, подходит к «галерее»): Все говорят, что этот, писанный Д. П. Паленом, сослуживцем Мишеньки. (Вздыхает. Возвращается к столику). Конечно, это все не то. У Мишеньки лицо было живое, глаза такие глубокие, ласковые. Один только Брюллов и смог бы его запечатлеть, потому что писал не портреты, а взгляды. Но Карл Павлович ничего в Мишеньке не нашел…

Он: Он понял, что при своей наружности нравиться женщинам не может и решил драпироваться в байронизм, бывший тогда в моде, стал бить на таинственность, мрачность и колкости. Дон-Жуан сделался его героем, мало того, образцом. Он забавлялся тем, что сводил женщин с ума, с целью потом их покидать и оставлять в тщетном ожидании; этим он старался доказать себе самому, что женщины могут его любить.

Она: Да, мне случалось слышать признания нескольких из его жертв, и я не могла удержаться от смеха, даже прямо в лицо, при виде слез моих подруг, не могла не смеяться над оригинальными  и комическими развязками, которые он давал своим злодейским донжуанским подвигам. Помню, один раз он, забавы ради, решился заместить богатого жениха, и, когда все считали уже Лермонтова готовым занять его место, родители невесты (а это была Катрин Сушкова) вдруг получили анонимное письмо, в котором их угова-ривали изгнать Лермонтова из своего дома и в котором описывались всякие о нем ужасы. В доме скандал, Катрин запрещают видеться с Мишелем… То анонимное письмо написал он сам!

Он: Позвольте, эта весьма пикантная история описана Лермонтовым в «Княгине Лиговской».

Она: Да, господин Лермонтов сначала делал романы, а потом их описывал.

Он: Однако, далеко не все они кончались победами. Он долго и безответно был влюблен в графиню Мусину-Пушкину и следовал за нею всюду, как тень. Помню вечер в доме княгини Шаховской,    в конце 1839-го года…

В исполнении пианиста звучит: А. Грибоедов. Вальс

Он: На этом вечере я наблюдал за Лермонтовым. Он поместился на низком табурете перед диваном, на котором сидела белокурая красавица Эмилия Карловна. На нем был мундир лейб-гвардии Гусарского полка; он не снял ни сабли, ни перчаток и, сгорбившись и насупившись, угрюмо смотрел на графиню. Она мало с ним разговаривала, все время обращаясь к сидевшему рядом графу Шувалову, тоже гусару. Вы бы видели, с каким выражением Лермонтов оглядывал их!

Светское значение его ничтожно, хотя как поэт Лермонтов пользовался вниманием общества. И мадригалы умел сочинять. Той же Мусиной-Пушкиной посвятил:

                               Графиня Эмилия –

Белее чем лилия,

Стройней ее талии

На свете не встретится,

И небо Италии

В глазах ее светится,

Но сердце Эмилии

Подобно Бастилии.

Она: Если судить по стихам, у господина Лермонтова было много романов. Вот и дуэль с мосье де Барантом произошла из-за дамы…

Он: Сыном французского посланника? Нет! Уверяю Вас! Лермонтов пострадал из-за своего злого языка. Кому-то что-то сказал о французике, тому передали… Вы знаете, я к Лермонтову отношусь без романтической экзальтации, но должен сказать, его поведение в этой истории было весьма патриотичным. Наглеца Баранта следовало проучить.

Ссора произошла на балу у графини Лаваль 16 февраля 1840 г.

(Далее Он и Господин N. разыгрывают ссору Лермонтова с де Барантом)

Он: Господин Лермонтов, правда ли, что в разговоре с известной особой Вы говорили на мой счет невыгодные вещи?

Господин N.: Я никому не говорил о вас ничего предосудительного.

Он: Все-таки если переданные мне сплетни верны, то Вы поступили весьма дурно.

Господин N.: Выговоров и советов не принимаю и нахожу Ваше поведение весьма смешным и дерзким.

Он: Если бы я был в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело.

Господин N.: В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно.

Он: Барант вызвал Лермонтова. Дуэль состоялась 18 февраля на масленице, за Черной речкой. Сначала дрались по-французски, на шпагах. Баранту удалось оцарапать Лермонтову грудь и руку ниже локтя. Лермонтов захотел тоже проткнуть французу руку, но попал в самую рукоятку его шпаги, и шпага Лермонтова лопнула. Секунданты остановили поединок. Барант был вполне удовлетворен, но Лермонтов потребовал продолжения дуэли по-русски – на пистолетах. Противников поставили в двадцати шагах. Барант промахнулся, Лермонтов выстрелил в сторону. Так закончился поединок.

Она: А произошла дуэль все-таки из-за женщины. Я назову ее. Мария Алексеевна Щербатова.

Он: Дочь генерала Алексея Григорьевича Щербатова?

Она: Нет. Щербатова она по мужу. Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Мария Штерич, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за молодого офицера князя Щербатова, но он спустя менее года умер, и молодая вдова осталась одна с сыном, родившимся уже после смерти отца. По прошествии траурного срока она натурально стала являться в свете, и столько же натурально, что нашлись молодые люди, за нею ухаживавшие. Среди присяжных поклонников красавицы оказались и господин Лермонтов, и мосье де Барант. Их соперничество и стало причиной дуэли.

Несчастная Щербатова! Ее бабушка ненавидела Лермонтова. Княгиня же любила поэта, Лермонтов, как ни странно, тоже был влюблен. Это ясно и по стихам, обращенным к ней:

На светские цепи,

На блеск утомительный бала

Цветущие степи 

Украйны она променяла

Но юга родного 

На ней сохранилась примета

Среди ледяного,

Среди беспощадного света.

Прозрачны и сини,

Как небо тех стран, ее глазки,

Как ветер пустыни,

И нежат и жгут ее ласки.

И, следуя строго

Печальной отчизны примеру,

В надежду на бога

Хранит она детскую веру;

От дерзкого взора

В ней страсти не вспыхнут пожаром,

Полюбит не скоро,

Зато не разлюбит уж даром.                    (Фрагмент)

Она: Конечно, роман княгини не был тайной. В обществе недвусмысленно называли Лермонтова ее женихом. И тут дуэль. Лермонтова арестовали, а имя княгини стало упоминаться в светских разговорах чаще, чем ей хотелось бы, и бедняжка от сплетен уехала в Москву. А между тем ее двухлетний ребенок, остававшийся у бабки в Петербурге, умер, что охладило многих из претендентов на ее руку. Все состояние было мужнино и со смертью сына оно возвратилось в род Щербатовых. Княгиня осталась ни с чем. Лермонтова за дуэль выслали на Кавказ, она тихо вышла замуж за господина Лутковского. Так закончилась эта печальная история.

Господин N.: Елизавета Алексеевна! А правда ли, что причиной дуэли Михаила Юрьевича с Эрнестом Барантом был спор о смерти Пушкина? Помните?

                   Его убийца хладнокровно

Навел удар… спасенья нет:

Пустое сердце бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет.

И что за диво?.. Издалека,

Подобный сотням беглецов,

На ловлю счастья и чинов

Заброшен к нам по воле рока;

Смеясь, он дерзко презирал

Земли чужой язык и нравы;

Не мог щадить он нашей славы;

Не мог понять в сей миг кровавый,

На что он руку поднимал!..

Странно, что в 39-ом году было придано значение стихам, написанным в начале 37-го. Причем в дни гибели Пушкина никто из иностранных наблюдателей не отмечал, что в стихах Лермонтова оскорблено достоинство Франции. Очевидно, кто-то напомнил Баранту об этих стихах и внушил, что они заключают в себе оскорбительный для Франции смысл.

Бабушка: Не знаю, голубчик. Из-за стихов или еще из-за чего дрался Мишенька с французом. Но только со стихов-то этих, на «Смерть поэта» все беды его и начались. За них и на Кавказ его        в 37-ом сослали. Уж как я просила помиловать, сколько хлопотала! Через год возвратился он в Петербург, в свой полк. Мишель уже тогда хотел в отставку выйти, да я, дура старая, не пустила. Послушалась советов графа Бенкендорфа. А стал бы статским, литератором, как мечтал, может, и жив бы остался. Женился б… Правда, Варенька уж замужем была…

Господин N.: Варенька?

Бабушка: Ну да. Лопухина.

В исполнении пианиста звучит: М. Глинка. Мазурка

Бабушка: Когда Мишенька учился в благородном пансионе   и в университете, мы жили в Москве на Малой Молчановке, а по соседству с нами – Лопухины, Верещагины, мои родственники Столыпины. Из молодежи быстро составилась этакая веселая ватага. Каждый день встречались, даже лето вместе проводили. Середняково, поместье вдовы моего брата Дмитрия, было по соседству с имением Верещагиных.

Тогда Миша и Варенька полюбили друг друга. Осенью 32-го мы переехали в Петербург. Мишенька хотел перевестись в тамошний университет, да не вышло. Поступил в Юнкерскую школу. Новые заботы, новые друзья, светские развлечения, и переписка их заглохла. Варенька ждала больше двух лет, а в 35-ом все же вышла замуж за Николая Федоровича Бахметева, помещика Тамбовской губернии. Конечно, богатый человек, но уж очень ревнивый да и старше Вареньки на 17 годков.

Миша, как узнал, что она замуж выходит, переживал сильно. И потом не мог забыть свою Вареньку. Всюду описывал ее (и в «Княгине Лиговской», и в драме «Два брата», и в «Княжне Мери»), а называл Верой, чтоб мужа ее не гневить. Только не помогало. Бахметев все недоволен был. Когда «Княжну Мери» напечатали, Николаю Федоровичу казалось, что все узнали в образах Веры и ее старого мужа чету Бахметевых. Он заставил Вареньку Мишины письма уничтожить.

Варвара Александровна Лопухина.

Господин N.: И что же, Михаил Юрьевич и не видел ее более?

Бабушка: Как же! Встречались… В последний раз виделись весной 1838-го года, когда Варвара Александровна с мужем, проездом за границу, в Петербурге останавливались. Он и стихи свои ей посылал, поэму «Демон» с посвящением. И в последнем своем сочинении – «Нет, не тебя так пылко я люблю…» обращался  к кузине Кате Быховец, а думал о Вареньке.

Ей замужество не принесло счастья. Любила она Мишу. Каково так-то жить? Вот и угасала, бедняжка. Похудела, побледнела, за границу лечиться ездила. А уж в 41-ом году вовсе слегла и заявила, что решительно не желает больше лечиться. Потом немного оправилась, а прожила все же недолго. Скончалась 9 августа 1851 года    тридцати шести лет от роду.

Бахметев надолго ее пережил, на 33 года. И все запрещал упоминать жену рядом с Мишенькой. Только потом, в 1890-е годы, написали, что многие стихи Лермонтова посвящены В. А. Лопухиной. Вот сколько (достает из шкатулки пачку).

Господин N.: Можно?

Бабушка: Почитайте, голубчик, почитайте.

Господин N.: «Она не гордой красотою…», «У ног других не забывал…», «Расстались мы, но твой портрет…», 
                                        Молитва:

Я, матерь божия, ныне с молитвою

Пред твоим образом, ярким сиянием,

Не о спасении, не перед битвою,

Не с благодарностью иль покаянием,

Не за свою молю душу пустынную,

За душу странника в свете безродного;

Но я вручить хочу деву невинную

Теплой заступнице мира холодного.

Окружи счастием душу достойную;

Дай ей сопутников, полных внимания,

Молодость светлую, старость покойную,

Сердцу незлобному мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному

В утро ли шумное, в ночь ли безгласную –

Ты восприять пошли к ложу печальному

Лучшего ангела душу прекрасную.

В исполнении пианиста звучит: М. Глинка. Мазурка

Он: Он и друзей по себе выбирал. Таких же повес. Один Руфин Дорохов чего стоит!

Она: Дорохов? О котором в обществе рассказывают всякие ужасы? Дорохов убил офицера, Дорохов буянил в театре, Дорохов набросился с кинжалом на кого-то, Дорохова за клевету вызвали  в суд… Если хотя бы малая часть этих сплетен верна, то Дорохов – просто разбойник!

Он: К сожалению, эти рассказы правдивы. Так бесполезно растратить жизнь! А ведь перед ним открывалась блестящая карьера! Сын героя Отечественной войны, принят в Пажеский корпус. И что же? Едва окончив ученье, убил на дуэли капитана. В 1823 году за совершенно дикую выходку в театре его в первый раз разжаловали в солдаты. Молодчику уж 22 года стукнуло, а он, негодник, в театре на балконе сел на плечи какого-то статского советника и хлестал его по голове за то, что тот в антракте занял незанумерованное место, перед тем оставленное Дороховым.

Выслали нашего Руфина на Кавказ. Вот уж где ему самое место! Там его произвели-таки в поручики и даже золотой саблей     с надписью «За храбрость» наградили. Уволившись «за ранами» от службы и женившись, Дорохов поселился в Москве. Думали, угомонился. Ан нет! В кабинете князя Вяземского чуть не убил господина Сверчкова. За этот «геркулесовский подвиг» он был арестован, и ему грозила каторга. Однако судьба покровительствует повесам. Жалея его жену, вступился Жуковский, и рядовой Дорохов вновь на Кавказе.

В 1840 г. он уже во главе целой сотни охотников из казаков, кабардинцев, разжалованных и прочего сброда. Эта команда обращала на себя внимание отчаянностью всех участников. В то время Лермонтов с ним и встретился. Знакомство чуть-чуть не закончилось дуэлью. Но увидели-таки друг в друге родственные натуры,    не токмо помирились, а и задушевными приятелями стали. Когда осенью Дорохов был ранен, он передал командование своими молодцами не кому-нибудь, а Лермонтову. Они и в Пятигорске в 1841 году вместе повесничали. Рассказывают, что Дорохов присутствовал и на последней дуэли Лермонтова с Мартыновым.

Господин N.: Несколько времени назад, на Кавказе, я познакомился с одним офицером, человеком очень благовоспитанным. Он коротко знал Михаила Юрьевича и хранил о нем самое поэтическое, нежное воспоминание.

Бабушка: Кто же это?

Господин N.: Дорохов Руфин Иванович.

Бабушка: Знаменитый буян и бретер? Он все на Кавказе служит?

Господин N.: Нет, он погиб в январе 1852 года.

Бабушка: В 52-ом? Через 6 лет после моей смерти. И что же?

Господин N.: Руфин Иванович много рассказывал о Михаиле Юрьевиче, частенько говаривал о том, что при всей своей раздражительности и резкости, Лермонтов был истинно предан малому числу своих друзей, а в обращении с ними полон женской деликатности и юношеской горячности. Правда, их первое знакомство едва не закончилось поединком.

Бабушка: Мишенька писал, что вызывал на дуэль офицера, который был старше его на 10 лет, составил себе репутацию участием в двадцати поединках и отличался горячностью.

Господин N.: 20 поединков – несколько преувеличено. Достоверно известно об 14 дуэлях, в которых участвовал Дорохов. Однако с Михаилом Юрьевичем дело закончилось мирно. Я записал рассказ Руфина Ивановича.

«Лермонтов, – говорил мне Дорохов, – принадлежал к людям, которые не только не нравятся с первого раза, но даже поселяют против себя довольно сильное предубеждение. Было много причин, по которым и мне он не полюбился с первого разу. Сочинений его   я не читал, потому что до стихов, да и вообще до книг, не охотник, его холодное обращение казалось мне надменностью… Да и физиономия его мне не была по вкусу… На каком-то увеселительном вечере мы чуть с ним не посчитались очень крупно, – мне показалось, что Лермонтов трезвее всех нас, ничего не пьет и смотрит на меня насмешливо. То, что он был трезвее меня, – совершенная правда, но он вовсе не глядел на меня косо и пил, сколько следует, только, как впоследствии оказалось, – на его натуру, совсем не богатырскую, вино почти не производило никакого действия. Этим качеством Лермонтов много гордился, потому что и по годам, и по многому другому он был порядочным ребенком.

Бабушка: Это сам Руфин Иванович написал?

Господин N.: Нет-с. Он решительно отказался набросать хотя несколько заметок о своем друге, отговариваясь ленью и служебными делами. Последняя причина была уважительная, он собирался в экспедицию, где и положил свою голову.

Она: Что такое Дорохов – всем известно. Вот и граф Лев Николаевич Толстой списал с него Долохова.

Он: Прочие приятели Лермонтова для господ сочинителей были также весьма любопытны. И Серж Трубецкой, и Монго Столы-пин – оба в романы угодили. Монго в «Отцах и детях» выведен, а Трубецкой – в «Путешествии дилетантов».

Она: «Путешествие дилетантов»?

Он: Господина Окуджавы сочинение. Из новых писателей.

Она: Не припомню.

Бабушка: Припоминаю, и знаете что – историю Сереженьки Трубецкого. Необыкновенно красив, ловок, весел и блистателен, во всех отношениях, как по наружности, так и по уму. Проказник и шалун, вроде Дорохова. Когда ему было 19 лет, это в каком же году… – в 1834-м, его за шалость выслали в провинцию. Он служил в кавалергардах и с несколькими приятелями в день рождения нелюбимого командира полка устроил примерные его похороны, с факелами и пением. Этой выходкой Трубецкой вызвал неудовольствие государя.

Господин N.: Позвольте! Князь Сергей Васильевич Трубецкой – брат Александра Васильевича, фаворита императрицы?

Бабушка: Да, а сестрица его, Марья Васильевна, фрейлина, сказывают, была удостоена внимания наследника престола. Александр Николаевич в батюшку пошел, такой же влюбчивый… Вы же знаете, понравившуюся девицу царь назначал фрейлиной, приближал ее, а потом государыня искала ей жениха. Сия напасть и нашу семью не миновала. Монго Столыпину пришлось-таки свою красавицу сестру тайком отправить за границу, дабы избавить от царской «благосклонности». Мишель ему в этом немало помог.

А вот Сереже Трубецкому не повезло. Его женили на бывшей императорской фаворитке Екатерине Мусиной-Пушкиной. Скандал был на весь Петербург.

Господин N.: Да, да. О ней кто-то из Карамзиных писал: «Катрин пошла, глупа, как мало женщин на земле, – ни зернышка здравого смысла в голове и никаких принципов поведения в сердце. Тот, кто женится на ней, будет отъявленным болваном, над которым она же, не стесняясь, станет издеваться, обуреваемая страстью к десяти другим».

Бабушка: Несчастным оказался Сережа. Император в его женитьбе принимал самое живое участие. Поговаривали, что молодых повенчали второй раз в его присутствии. Толка от этого все равно немного вышло. Поженились в феврале, а летом, после рождения дочери, разъехались.

Серж переживал, осунулся, но живости характера не утратил, и за очередные проделки был выслан на Кавказ. Там в бою при Валерике его тяжело ранили. Лечился он долго и на водах был.

Господин N.: В 1841 году в Пятигорске? Говорят, он был одним из секундантов в дуэли Михаила Юрьевича с Мартыновым.

Бабушка: Наверное сказать нельзя. Может и был, но это удалось замять, и слава Богу! Поскольку государь Сережу совсем не жаловал.

Сергей Васильевич Трубецкой.

Он: Государь однажды сказал, что от князя Сергея Трубецкого можно ожидать всякой мерзости, и история с Жадимировской – мерзость.

Она: Вы имеете в виду тот скандал 1851 года?

Он: Да, когда жена сына коммерции советника Жадимировского, Лавиния Александровна, была похищена Трубецким и увезена от мужа. Царь повелел изловить преступников и наказать примерно, что и было исполнено.

Бабушка: Бедное дитя! Лавинии в родительском доме жилось не сладко. И за Жадимировского вышла, чтобы оттуда вырваться… Из огня да в полымя… Она несколько раз просила развода, не желая от мужа никакого вспомоществования, но он не соглашался и обращался с нею все хуже и хуже. А тут Сережа!

Весной 1851 года Жадимировский по делам уехал в Ригу и был в отсутствии около месяца. По возвращении он узнал через людей, что влюбленные имели свидания. Это привело его в бешенство и вместо того, чтобы отомстить обиду на Трубецком, он обратил всю свою злобу на слабую женщину, зная, что она беззащитна. Тогда влюбленные решили бежать. Изловили их будто каких разбойников. Ее отвезли в Царское Село и под расписку отдали матери, а Сережу посадили в крепость, в Алексеевский равелин.

Увиделись они только через 7 лет. Ведь его разжаловали в солдаты, лишили дворянства и княжеского достоинства и отправили в Петрозаводск. Только после смерти императора Николая Павловича Трубецкому вышло прощение. Он поселился в своем имении Муромского уезда Владимирской губернии. Весной 1858 к нему приехала Лавиния, уже разведенная.

Она: Князь привез с собой экономку, у которой, говорят, хороший гардероб, чего сам князь не в состоянии был сделать, и экономка эта никому не показывалась.

Он: Да, Трубецкой в деревне вел скромную и обходительную жизнь, часто выезжал на охоту и почти всегда с той женщиной. Она была еще молода, хороша собой и привержена к нему так, что везде за ним следовала и без себя никуда не пускала.

Бабушка: Только год и прожили вместе, в апреле 1859 Сереженька умер, а уже в мае Лавиния выхлопотала заграничный паспорт и поступила в один из католических монастырей.

Господин N.: И все-таки непонятна суровость, с какою государь отнесся к влюбленным.

Бабушка: Определенно известно, что на дворянском балу Жадимировская привлекла внимание царя, в заведенном порядке ее уведомили об этом, но вопреки ожиданиям, Лавиния не пришла в восхищение, а ответила резким отказом. Государь будто бы поморщился и промолчал, а когда до него дошли вести об увозе Жадимировской князем Трубецким…

Господин N.: Cara vendetta!

Бабушка: Да, да. Сладкая месть. Вот и Монго не везло. А ведь и собой хорош, и умен…

Господин N.: О, назвать Монго, значит для людей нашего времени то же, что выразить понятие о воплощенной чести, образце благородства, безграничной доброте и великодушии. Только откуда же взялось такое странное прозвище?

Бабушка: Это Мишель придумал, когда они с Алексеем Аркадьевичем вместе в гусарах служили и в Царском Селе квартировали. «Монго» была кличка Алешиной собаки. Собака эта прибегала постоянно на плац, где происходило ученье, лаяла, хватала за хвост лошадь полкового командира и иногда даже способствовала тому, что он скоро оканчивал скучное для молодежи ученье. Прозвище «Монго» прижилось, а Миша даже поэму под таким названием написал.

Она: В гусарском полку Лермонтов импровизировал для приятелей целые поэмы на предметы самые обыденные из их казарменной или лагерной жизни. Эти пьесы – я их не читала, так как они писаны не для дам – говорят, отличаются жаром и блестящей пылкостью автора.

Он: Да, забавные пьески. Вот хотя бы «Монго». Это стихотворение имело основанием то, что Столыпин и Лермонтов вдвоем совершили верхами поездку из Царского Села на Петергофскую дорогу, где в одной из дач все лето жила наша кордебалетная нимфа Пименова. Монго был в числе ее поклонников, да и он ей очень нравился; не мог же девочке со вкусом не нравиться этот писаный красавец. Но громадное богатство приезжего из Казани некоего господина Моисеева понравилось ей еще больше черных глаз Монго, с которым, однако, шалунья тайком видалась, и вот на одно-то из этих тайных свиданий отправились оба друга. Они застали красавицу дома, Лермонтов скромно уселся в сторонке, думая о том, какое ужасное мученье

Быть адъютантом на сраженьи

При генералишке пустом;

Быть на параде жалонером

Или на бале быть танцором;

Но хуже, хуже во сто раз

Встречать огонь прелестных глаз,

И думать: это не для нас!

Меж тем «Монго» горит и тает…

Вдруг самый пламенный пассаж

Зловещим стуком прерывает

На двор влетевший экипаж.

Девятиместная коляска,

И в ней пятнадцать седоков…

Увы! печальная развязка,

Неотразимый гнев богов!..

То был Мойсеев с своею свитой…

Можете представить смущение посетителей и хозяйки! Но молодцы-гусары, не долго думая, убедились, что:

Осталось средство им одно:

Перекрестясь, прыгнуть в окно.

Опасен подвиг дерзновенный,

И не сдержать им головы;

Но в них проснулся дух военный:

Прыг, прыг!.. И были таковы.

Вот вам вся драма этого милого, игривого, прелестного в своем роде стихотворения.

Она: Да, Монго был настоящий светский лев и любимец женщин.

Он: За это его и не любил государь. Чичерин мне рассказывал, что Николай Павлович терпеть не мог совершенно безобидного Монго-Столыпина за то, что он слыл первым красавцем в Петербурге.

Алексей Аркадьевич Столыпин – Монго.

Господин N.: Странно, что о Монго вспоминают только как   о денди и светском человеке. А ведь Алексей Аркадьевич храбро сражался (на Кавказских войнах, в Крымской кампании), имел награды, талантливо перевел на французский «Героя нашего времени»…

Он: Лейб-гусар Монго был человеком, почерпнувшим свою славу из своего изящества.

Бабушка: Эти суждения поверхностны, а потому неверны. Алексей был человек очень сдержанный, и о его истинной натуре имели понятие немногие. О светских победах Монго вы, конечно, наслышаны?

Господин N.: Разумеется. Он в этом отношении человек легендарный.

Бабушка: А имя графини Воронцовой-Дашковой вам о чем-нибудь говорит?

Господин N.: А как же-с? Ведь это ей Михаил Юрьевич посвятил:

В исполнении пианиста звучит: В. Моцарт. Соната № 15

(стихотворение «К портрету» читается на фоне музыки)

К портрету

Как мальчик кудрявый, резва,

Нарядна, как бабочка летом;

Значенья пустого слова

В устах ее полны приветом.

Ей нравиться долго нельзя:

Как цепь, ей несносна привычка,

Она ускользнет, как змея,

Порхнет и умчится, как птичка.

Таит молодое чело

По воле – и радость и горе.

В глазах – как на небе светло,

В душе ее темно, как в море!

То истиной дышит в ней все,

То все в ней притворно и ложно!

Понять невозможно ее,

Зато не любить невозможно.

Бабушка: Мишель ее хорошо понял. Да и Монго, наверное, понимал. И все-таки…

Господин N.: Что вы имеете в виду?

Бабушка: Я имею в виду страсть, которую князь Вяземский назвал поработительной и изнуряющей. Постоянство и преданность «своей неверной» прославили Алексея Аркадьевича среди современников.

Господин N.: Позвольте-позвольте! Значит, княгиня Р.  в «Отцах и детях» – это Воронцова-Дашкова?

Бабушка: И в стихотворении Некрасова «Княгиня» – о ней же.

Господин N.: Да, фигура трагическая.

Бабушка: После всех своих сумасбродств она вышла замуж за француза и умерла в Париже в 1856 году. Монго пережил ее лишь на  2 года.

Господин N.: и скончался во Флоренции сорока двух лет от роду.

В исполнении пианиста звучит:  А. Гурилев. Грусть девушки

Бабушка: Знаете, голубчик, какая странная мысль мне временами приходит в голову? Странная и ужасная?

Господин N.: Вы хотите сказать, что Михаила Юрьевича и его друзей преследовал какой-то рок?

Бабушка: Иногда я действительно об этом думаю. У Миши было много товарищей, и все они умерли очень рано. Подумайте только, Жерве, «прелестный меланхолик», погиб в 33 года, барон Фредерикс в 26, Глебову было 28 лет, а князю Долгорукому – 23.

Господин N.: Совсем мальчик.

Бабушка: Смерть Сашеньки Долгорукого потрясла всех. На офицерской пирушке он поссорился со своим другом князем Яшвилем и вместо извинений заставил того драться. Сам назначил тяжелые условия. Чтобы никого не вовлекать в беду, отказались от секундантов. Долгорукий настоял, чтобы Яшвиль, как обиженный, стрелял первым. Тот выстрелил, направив ствол пистолета в землю. Пуля отскочила от камня и рикошетом попала в Сашу. И знаете, все говорили, что та дуэль походила на самоубийство.

Господин N.: Да это просто злой рок!

Бабушка: И Мишенька это чувствовал и писал:

Мне любить до могилы творцом суждено!

Но по воле того же творца

Все, что любит меня, то погибнуть должно

Иль, как я же, страдать до конца…

Господин N.: А ведь и в последней дуэли Михаила Юрьевича с Мартыновым много рокового и …

Бабушка: Голубчик, не будем об этом…

Она: Как хотите, но для меня Лермонтов – фигура зловещая. И Демона он с себя писал!

Он: Знаете, великий князь Михаил Павлович сказал: «Был у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Только я никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли духа зла, или же дух зла – Лермонтова».

Она: И в юбилеи его всегда что-то жуткое случается. В столетие рождения, в 1914 году – Первая мировая, в столетие смерти,   в 1941 – Великая Отечественная война, а в стопятидесятилетие смерти – Советский Союз развалился…

Он: Подумать только… Бедная, бедная Россия…

Он и Она уходят

Бабушка: Уж так я Мишеньку любила, ничего для него не жалела, ни в чем не отказывала. Все ходило кругом да около Миши. Зимою устраивалась гора, на ней катали Михаила Юрьевича. Святками каждый вечер приходили ряженые из дворовых, плясали, пели, играли кто во что горазд, а к Пасхе заготовлялись крашеные яйца в громадном количестве. Начиная с светлого воскресенья зал наполнялся девушками, приходившими катать яйца. Мишенька все проигрывал, но лишь только удавалось выиграть яйцо, с большой радостью бежал ко мне и кричал: «Бабушка! Я выиграл!» «Ну, слава Богу, – отвечала я. – Бери корзинку яиц и играй еще».

Уж так веселились, так играли, а шуму-то, шуму… Теперь тихо стало…

Господин N. целует руку Бабушке, уходит.

Бабушка (достает из шкатулки письмо, читает): «Милая бабушка. Пишу к вам из Пятигорска, куды я опять заехал и где пробуду несколько времени для отдыху. Я получил ваших три письма и бумагу от Степана насчет продажи людей, которую надо засвидетельствовать и подписать; я это все здесь обделаю и пошлю.

Напрасно вы мне не послали книгу графини Ростопчиной; пожалуйста, тотчас по получении моего письма пошлите мне ее сюда в Пятигорск… Я бы просил также полного Шекспира, по-англински, да не знаю, можно ли найти в Петербурге, препоручите Екиму. Только, пожалуйста, поскорее; если это будет скоро, то здесь еще меня застанет.

То, что вы мне пишете о словах графа Клейнмихеля, я полагаю, еще не значит, что мне откажут отставку, если я подам; он только просто не советует; а чего мне здесь еще ждать?

Вы бы хорошенько спросили только, выпустят ли, если я подам.

Прощайте, милая бабушка, будьте здоровы и спокойны; целую ваши ручки, прошу вашего благословения и остаюсь покорный внук. 

М. Лермонтов. Пятигорск июня 28 (1841)

В исполнении пианиста звучит: Л. Бетховен. Соната № 7, ч.II

Бабушка медленно уходит.

Чтецы-мужчины (Господин N. и Он) читают стихи Лермонтова:

Желанье

Мой демон («Собранье зол его стихия…»)

«Не обвиняй меня, всесильный…»

«Я жить хочу! Хочу печали…»

«Не смейся над моей пророческой тоскою…»

Благодарность («За все, за все тебя благодарю я…»)

Не верь себе

«Я не хочу, чтоб свет узнал…»

Из альбома С.Н.Карамзиной («Любил и я в былые годы…»)

«Когда волнуется желтеющая нива…»

Завещание («Наедине с тобою, брат…»)

«Великий муж! Здесь нет награды…»

В исполнении пианиста звучит: Мелодия романса на стихи Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…» (комп. Е. Шашина)

Далее в исполнении чтецов звучат стихи о Лермонтове:

Брюсов В.   К портрету М. Ю. Лермонтова

Рождественский Вс.   Лермонтов

Бальмонт К.   Лермонтов. 1, 4

Эренбург И.   «Тарханы – это не поэма…»

Ахматова А.   Все было подвластно ему

Кузмин М.   Лермонтову

Литература

М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников / сост., подгот. текста и коммент. М. Гиллельсона, О. Миллер ; редкол. : В. Вацуро, Н. Гей, Г. Елизаветина и др. ; вступ. статья М. Гиллельсона. – М. : Худож. лит., 1989. – 672 с. – (Серия литературных мемуаров).

Герштейн, Э. Судьба Лермонтова / Э. Герштейн. – 2-е изд., испр. и доп. – М. : Худож. лит., 1986. – 351 с.

Иванов, С. В.   М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество : пособие для учителя / С. В. Иванов. – М. : Просвещение, 1964. – 399 с. : ил.

Окуджава, Б. Ш. Путешествие дилетантов : Из записок отстав-ного поручика Амирана Амилахвари : роман / Б. Ш. Окуджава. – М. : Советский писатель, 1980. – 543 с.

Соллогуб, В. А. Большой свет : повесть / В. А. Соллогуб // Соллогуб, В. А. Повести. Воспоминания / В. А. Соллогуб. – Л. : Худож. лит., 1988. – С. 67-141.

Червинский, А. Из пламя и света : сценарий / А. Червинский // Киносценарии : лит.-худож. альманах. – 1987. – № 2. – С.127-162.

Щеголев, П. Е. Любовь в равелине : о С. В. Трубецком / П. Щеголев // Щеголев, П. Е. Алексеевский равелин : кн. о падении и величии человека / П. Щеголев. – М. : Книга, 1989. – С. 5-24. – (Ист.-лит. архив).

 Составитель: М. А. Плешивцева

при участии В. Н. Гавриловой